с чувствами, когда слышит плач своего ребенка, то докучливая ситуация для обычного молодого отца становится для него почти травмирующим событием и пробуждает в его мозге состояния нейронной активности, характерные для того времени, когда его собственные детские слезы приводили к ужасу. Он может поспешить к дочери, напряженно взять ее на руки и резко прижать к себе. Это заставит ее плакать еще сильнее, но тогда он лишь сожмет ее крепче. Он может пойти на кухню, чтобы приготовить ей бутылочку, но при столкновении с напряженной ситуацией он ощутит себя беспомощным, и его разум начинает распадаться на части. Когда крики становятся громче, его охватывает паника, перед мысленным взором проносятся образы наказаний от собственного отца-алкоголика, и его сердце бьется все быстрее и быстрее. Он вспоминает, как отец хватал его за волосы. Потом он вдруг понимает, что кричит на свою дочь: «Тихо! Тихо! Я больше не могу!», – и она прекращает плакать. Теперь она просто тихо хнычет и глядит в пространство. Они оба потрясены, а разум ребенка совершенно замкнут.

Такая замкнутость – реакция малютки на ужас, который она испытывает, когда наблюдает за поведением своего отца. Он одновременно испуган сам и пугает ее, что приводит к биологическому парадоксу, при котором ей одновременно хочется скрыться от своего опекуна и прижаться к нему. Это крайне проблематичная ситуация для младенческого разума, который в результате может стать фрагментированным. Малышка не может осмыслить ситуацию или найти приемлемый способ для адаптации. При других видах ненадежной привязанности дети вырабатывают организованные адаптивные реакции на поведение родителей. У равнодушных родителей ребенок быстро учится игнорировать собственные чувства и избегать неприятностей с сигналами о своих эмоциях и потребностях. У родителей с озабоченной моделью привязанности ребенок учится повышенной бдительности и готовности к непредсказуемому поведению опекуна. Укоренелость этих адаптаций можно наблюдать в том, как ребенок воссоздает сходные типы взаимоотношений в будущем, основываясь на своих предыдущих моделях поведения.

Но в данном случае, при виде пугающего или угрожающего поведения родителей, ребенок не в состоянии сформировать адаптивную реакцию в виде организованной стратегии поведения или защитного механизма. Его страх не находит разрешения. В результате происходит фрагментация обычно целостного сознания, и человек оказывается в диссоциативном состоянии. Разум, утративший свою целостность, испытывает огромные проблемы с управлением эмоциями, общением с другими людьми, борьбой с разочарованиями и просто с движением по жизни связным и осмысленным образом.

Поэтому такая модель привязанности называется «дезорганизованной». Одна из ситуаций, в которой она формируется, связана с травмой. Сканы головного мозга таких людей показывают, что насилие и пренебрежение со стороны родителей (это называется травмой развития) подвергают опасности области мозга, обеспечивающие интеграцию нейронных связей. Это может объяснить проблемы с контролем над эмоциями, плохими социальными навыками, затруднениями в учебе, склонностью к насилию и другие нарушения, которые наблюдаются у детей с дезорганизованной привязанностью.

Неудивительно, что многие родители, которые (иногда непреднамеренно) ведут себя пугающим образом по отношению к детям (даже без учета физических наказаний или невнимания) и тем самым способствуют развитию дезорганизованной привязанности у своих детей, сами в детстве испытывали всевозможные травмы и утраты, которые так и остались неразрешенными. Отношения родителей с детьми тесно переплетены с жизненным опытом отношений с собственными опекунами.

Приведем такой пример. Допустим, ребенок своевольничает и не желает, чтобы мать усаживала его в детское кресло в автомобиле. Представьте, что мать выросла с моделью дезорганизованной привязанности в результате жестокого обращения со стороны отца, который любил ее братьев и никогда не обижал их так, как ее. Детские переживания предопределяют ее реакцию на отказ сына пристегнуть его к креслу. Когда он говорит: «Ты не должна пристегивать меня, только папа может это делать!», она сначала может остаться спокойной и ответить: «Но теперь это сделаю я».

Но если ребенок настаивает «Нет, только папа!», то воспоминания, запечатленные в ее нервной системе – жизненный опыт, вплетенный в ее историю о самой себе – вторгаются в ее разум и одерживают верх над логикой. Она вспоминает ощущение заброшенности, когда отец уделял внимание братьям, и ужас от того, что человек, который должен защищать ее гонялся за ней с ремнем в руке. Предательство, унижение, одиночество, паника – все это глубоко внедрено в ее так называемую «процедурную память», то есть в эмоциональную, чувственную и телесную. И эта память заставляет мозг перейти к действию.

Поэтому, когда ее двухлетний сын заявляет: «Меня может пристегнуть только папа, но не ты!» – мозг матери, все еще страдающий от неразрешенной травмы, дает волю процедурным воспоминаниям. Она просто реагирует, не отдавая себе отчета в том, что ее действия связаны с неразрешенными переживаниями из прошлого. Она чувствует себя униженной своим же маленьким сыном. Исполненная желания быть компетентной матерью, она настаивает: «Немедленно садись в кресло!» – и слышит в ответ: «Нет, нет, ты не умеешь делать это правильно!». Ощущение родительской некомпетентности резонирует с унижением, пережитым в детстве. Гнев, стыд и множество других эмоций закипают в ней, когда она хватает своего ребенка и насильно заталкивает его в детское кресло.

Через десять секунд после того, как они подошли к автомобилю, мать полностью утратила контроль над собой. При активизации процедурной, подкорковой памяти нижняя, более примитивная часть мозга одерживает верх над сознательными процессами. Кто знает, чем это может обернуться? В крайнем случае, она может рухнуть от беспомощности или убежать в дом и закатить истерику со слезами и криками, потерявшись в собственных воспоминаниях. Она может испугаться собственного поведения, но, с другой стороны, она может разозлиться и не только осыпать ближних оскорбительными словами, но и набрасываться на них.

Вот к чему может привести дезорганизованная привязанность. Мы можем видеть, каким образом эти случаи неуправляемых родительских эмоций без должного внимания могут сформировать у детей дезорганизованную привязанность, которая во взрослом возрасте превратиться в неразрешенную привязанность. Противоречивый, дезорганизованный цикл отношений между родителями и детьми повторяется и приводит к появлению новых людей, не способных как следует справляться с жизненными проблемами. Они не имеют четкого представления о том, кто они такие или как можно построить здоровые отношения. Шутка «тук-тук, хнык-хнык» в контексте дезорганизованной привязанности выглядит совершенно бессмысленно, оставляя ребенка в полном неведении, как следует реагировать на хаос и дезориентацию в душе его матери.

Мать: Тук-тук.

Ребенок: Кто там?

Мать: Хнык-хнык.

Ребенок: Хнык-хнык?

Мать: Сам такой! Ненавижу твое хныканье! Убирайся из моей комнаты!

Теперь, когда эта таблица заполнена, вы можете видеть, почему дезорганизованная модель привязанности пагубна